Новости

Из воспоминаний Канунниковой Елизаветы Васильевны, уроженки деревни Бахаревка Хиславичского района.

«В ту ночь я и мои подруги Таня Полякова и Маша Шармакова ночевали на чердаке.  Под утро за нами пришёл полицай.  Прибежала моя мама. Она рыдала, умоляя отпустить меня, ведь я была старшей в семье, первой помощницей. Полицай ответил: «Не отпустишь дочь, сама собирайся».  Так мы и пошли в чём стояли. Мать только успела сунуть мне в руки свою   единственную старенькую шубку. Четыре дня девчат держали в Красной школе посёлка. Передачки от родных не принимали, кормили баландой. Потом на машинах повезли в Смоленск. Девчонки пытались бежать. Какая-то сердобольная женщина посоветовала им идти вдоль реки, а потом переплыть на другой берег. Но тут расплакалась Таня: «Я не умею плавать. Не бросайте меня».  Тогда женщина пообещала через пару дней принести девчатам вещи и серпы и увести их, как будто на работу. Но судьба распорядилась иначе. Уже назавтра нас   погрузили в товарные вагоны, как скот и отправили туда, откуда далеко не всем посчастливилось вернуться. Ехали молча, каждая, наверное, мысленно уже простилась с родным домом...»

 Из воспоминаний Барановой Марии Семёновны, уроженки деревни Огнеполье Хиславичского района.

«Начало войны запомнилось чувством страха за собственную жизнь и жизнь близких. Вместе со всеми ходила на рытье окопов.

Наш дом имел общую изгородь с домами евреев, проживающих в посёлке, поэтому пришлось стать невольным свидетелем всех издевательств, которые немцы учинили над ними.

Вспомнить тяжело, а забыть невозможно. Людей истребляли только за то, что они имели другую национальность. Бывало, уткнёшь лицо в подушку, чтобы не слышать плача и криков несчастных, а в ушах ещё долго стоит отзвук автоматной очереди. Казалось, сердце из груди вырвется от горя, ведь мы знали каждого ребёнка, женщину или стрика и принимали чужую боль, как свою».

Из воспоминаний Анны Александровны Агневской, уроженки посёлка Хиславичи Хиславичского района.

 «День 20 марта 1942 года запомнила навсегда. Мать зачем-то вышла из дома и тут же вернулась назад.  Приказала наглухо закрыть двери и отойти от окон. Но мне стало любопытно, тихонько вышла за калитку… То, что потом предстало   перед глазами, словно плёнка киноленты вновь и вновь всплывало в памяти. Евреев стали выгонять из домов. Их строили рядами, по четверо в каждом. Среди несчастных были старики, женщины и дети, молодёжь незадолго до расправы отправили в Германию. Мороз в этот день стоял лютый, но снегу не было. Люди шли кто в чём, наверняка понимая, что это была последняя дорога в их жизни, дорога в вечность. Некоторые плакали навзрыд, другие чуть слышно переговаривались, очевидно прощались. Колонну сопровождали трое немецких солдат с собаками, остальные конвоиры были нашими полицаями…

Несчастных гнали вдоль улиц посёлка, а из-за занавесок вслед им крестились женщины, смахивая слёзы. Евреев согнали в ров.  То, что произошло потом, так меня потрясло, что она, не чуя ног под собой, я побежала домой, зарылась лицом в подушку и долго лежала ничком. Звуки автоматных очередей, крики и мольбы несчастных, собачий лай, долго стояли в ушах».