История родного края

  Мы хотим познакомить вас с отрывками из воспоминаний смоленской дворянки Марьи Сергеевны Николевой, опубликованными в 1893 году в историко-литературном сборнике «Русский архив» под названием «Черты старинного дворянского быта». Речь в них идёт о том, чему она, жившая в первой половине ХIХ века, была свидетельницей. Здесь нужно сделать оговорку: именно благодаря привычке наших предков вести дневниковые записи, в нашем распоряжении оказываются зачастую бесценные и малоизвестные факты о прошлой жизни. Воспоминания её касаются периода 1810-1820 гг., небольшая часть их посвящена поездке на ярмарку в торговое местечко Хиславичи, и произошедшим там событиям:

  «В следующее лето меня в первый раз вывезли в общество. В старину провинция собиралась на ярмарки, по многолюдным местечкам и городам, оживлявшимся на известное время съезжающимися купцами, помещиками и людьми всякого рода. Теперь поехали мы в торговое местечко Хиславичи, принадлежавшее графу Салтыкову и расположенное на границе Литвы. Оно кишело Еврейскими лавками, а управление было наполовину Польское; ярмарка была всегда многолюдна. Туда съехались многие знакомые наши, в том числе Римские-Корсаковы и Энгельгардты» …

  «На завтра утром мы поехали за покупками в Еврейские ряды, довольно грязные, и мой вчерашний незнакомец, встретил нас, беспрестанно усиливался с нами столкнуться. Вечером снова стали собираться в редут (в те времена так называли бал). Квартировали мы в Еврейском доме, почему чада и домочадцы хозяев сочли себя в праве присутствовать при нашем туалете, и ничем не могли мы их выпроводить. Они принимали живое участие в уборке наших волос. Один Еврей держит предо мною зеркало, из-за которого выглядывают его козлиная бородка и пейсики; другой предлагает надеть мне башмаки, третий заботится о моем носовом платке и духах и так далее. На мне было новое тентинетовое белое платье на белом же атласном чехле, красная роза в волосах, другая у пояса, и на шее красный газовый шарф, который мать мне купила у пленного Турка. В этот раз я нашла, что одета к лицу. Мы отправились в карете в шесть лошадей с форейтором. В самом начале бала я была приглашена стриком Римским-Корсаковым и поставлена в первый ряд Польского. Мы принялись выделывать добросовестно все старинные па Польского, о которых теперь не имеют понятия; а за нами потянулось ещё пар 30. Старик Корсаков, любитель и знаток, руководил танцем, составив круг во всю залу. Мы очутились в последней паре, и затем снова в первой. Экосез я тоже танцевала одушевлённо, так как этот танец живой и весёлый. Вчерашний мой кавалер не танцевал, а лишь сложа руки, a la Napoleon, следил за мной, не уставая. Но вот во время экосеза слышу такой шум; младший Корсаков подбегает и говорит, что нашего кучера убили. Я в испуге бегу и нахожу своих испуганных, в слезах. Оказалось, что жене маршалка (предводителя) Голынского вздумалось ехать домой, а как она играла главную, почётную роль, то исправник  - Поляк, считавший обязанностью показать усердие, так закричал на нашего кучера, стоявшего с каретой впереди экипажа Голынских, с такими угрозами и ругательствами, что тот,  не удержав с испугу дёрнувшихся лошадей, свалился с козел им под ноги; лошади от шума и крика, к тому же запутавшись в постромках, понесли, зацепляя по дороге стоявшие экипажи; словом, вышла такая сумятица, что бал не мог продолжатся. Бедного нашего кучера без чувств подняли и понесли в переднюю, куда мы все сбежались. Все были возмущены поведением исправника, которого заставили просить у моей матери на коленях прощения, предварительно разыскав его, так как он спрятался под карточный стол от   подкутивших господ, намеревавшихся с ним расправиться, тем более, что как исправник, так и машалок Голынский, присутствующий в Польском национальном костюме (кунтуш и прочем) были Поляки, и старинный антагонизм двух Славянских племён готов был разгореться при таком удобном случае. Два брата Калечицкие, узнав, что семейство наше на бале состоит из одних дам, ещё более стали настаивать на удовлетворении, и как матушка ни отговаривалась, все же несчастного блюстителя порядка, бледного и трепещущего заставили просит прощения на коленях и обещать исполнить все, что от него требовали, а именно в собственной бричке отвезти раненого кучера на нашу квартиру, вправить ему сломанную ногу на свой счёт и дать 25 рублей награждения. Все это он в точности исполнил. Мы уехали в экипаже Римских-Корсаковых, потому что наш был повреждён, а выносных лошадей нашли лишь на следующее утро где-то в поле. На этой же ярмарке матушка купила у Евреев по нескольку ниток недурного жемчуга для каждой из нас. На обратном пути из Хиславич памятен мне наш отдых в дороге, в селе Лучесах, помещика Глинки»…

Источник
Русский архив. Историко-литературный сборник. 1893. Выпуски 9-12